Несколько недель назад в Петербурге подошло к концу 34-ое «Послание к человеку», однако его «Эху» еще только предстоит отзвучать в других городах: в столице фильмы фестиваля можно будет посмотреть с 22 по 30 ноября (Музей современного искусства «Гараж» и «Москино. Салют»), а в Якутске ленты покажут
в кинотеатре «Лена» 23 и 24 ноября.
К старту пост-фестиваля публикуем интервью с одним из участников спецпрограммы «Послания к человеку» «Якутское кино: здесь и сейчас» — режиссером Евгением Николаевым, автором «Кукушки» (2024). Лунатический черно-белый хоррор, о котором сам автор рассуждает как о сне наяву, был в равной степени вдохновлен шедеврами экспрессионизма и поэтичным фольклором Республики Саха. В этом сне мертвые стучат в окно живым, тени опаснее картечи,
а клумбы из покрышек становятся единственным, на что в поисках реальности может опереться смятенный разум зрителя. Мы встретились с Евгением и поговорили
о том, как устроено его кино, есть ли разница между материнской душой и родной культурой и что пугало съемочную группу по ночам.
Л.С.: Ощущается, что действие фильма словно бы происходит вне времени.
Вы не указываете, в какие годы разворачиваются события, лишь даете расплывчатые намеки, и оттого картину легко воспринимать в отрыве от современности. Так и задумывалось?
Е.Н.: Именно так и задумывалось: показать какой-то «иной» временной промежуток. Вдобавок к этому мы закладывали своеобразную метафору через сюжет о девушке из традиционного дома, которую переселяют в шестиквартирку на ферму: это сродни переселению народа в какое-то иное общество, построенное на чуждых ему правилах.
Л.С.: Сложилось впечатление, что звук в картине для вас особенно важен. Откуда вы черпали вдохновение для саундтрека? И как работали со звуком в принципе?
Е.Н.: Сама концепция звука из моего короткого метра («Кукушке» предшествовала короткометражная версия, – прим. ред.) переместилась в полный,
а музыку в короткометражке я сделал сам: из всевозможных треков, сэмплов и так далее. В том числе я использовал музыку Руслана Габышева (музыкант, народный мастер Республики Саха, солист ансамбля этнической музыки «Кыл Саха», – прим. ред.) – он воссоздает забытые инструменты разных малых народов. В том числе играет на луке – смычком! Я с ним познакомился в период студенчества и сразу проникся — меня прямо «пробил» звук этого лука. Я использовал отрывки его записей в «коротыше» и после, в полнометражном фильме, предложил композитору как референс.
Еще там был звук двери со студии Мосфильма (Евгений имитирует звук и смеется). Композитор (Тео Тао. – Прим. ред.) сделала на его основе двухчасовой трек: чуть-чуть доработала, добавила резонанс и так далее. Я раз за разом слушал получившуюся композицию и выбирал нужные мне моменты.
Л.С.: Вы очень порционно используете речь в фильме, расскажите, чем обусловлен такой подход?
Е.Н.: Я смотрел любительское якутское кино еще в детстве, смотрю и сейчас – уже профессиональное. И для меня как-то странно звучит якутский язык в якутском кино. Как я понял, это связано с тем, что сценаристы, авторы, пишут диалоги, и думают при этом на русском языке: сами конструкции построены таким образом, словно были заимствованы из русской литературы. А уже затем текст диалога переводят
на якутский. Поэтому выходит неживая речь. Все равно ведь у каждого народа свой менталитет, какое-то самосознание. Поэтому я решил как бы отсечь диалоги.
В «Кукушке» вообще нет диалогов, только отдельные фразы; разве что один – совсем короткий. Если поступать таким образом, ты будешь ценить каждое слово, сказанное героями.
Л.С.: А сколько вообще в фильме потустороннего? И был ли у вас личный опыт соприкосновения с чем-то таинственным, иномирным?
Е.Н.: Мы снимали на заброшенной ферме, в глуши, где нет связи.
Л.С.: Две недели, насколько я помню, верно? Четырнадцать смен.
Е.Н.: Да. И в некоторые ночи из-за того, что, допустим, места в машине не было, мы оставались на ферме вдвоем с кем-то из группы, либо вообще кто-то оставался совсем один ночевать в этой шестиквартирке. Там спишь: и вокруг тьма, только печка горит. Где-то в соседнем помещении, в пустой квартире… разные странные звуки: то ветер, то скрипы, то еще что-то. А выйдешь на улицу – там только лес
и никого больше.
Сами обряды мы изобразили в рамках местных традиций [1]. В фильме, само собой, есть мистическое, да. Там заложено несколько идей, которые более-менее «знающий» якутский зритель, может понять, как свою истину, культурный код.
Л.С.: В фильме есть кадр, в котором оператор переводит фокус на пыль, парящую посреди комнаты. У нас с коллегой во время просмотра возник вопрос, не хитрый ли это образ чего-то метафизического?
Е.Н.: Это, скорее всего, случайно вышло (смеется).
Л.С.: Хорошо, тогда давайте пофантазируем о другом. Если кукушка — это душа, как сказано в фильме, то что такое перья? Они часто появляются в кадре.
Е.Н.: Это скорее подсказка, атрибут персонажа старика. Когда в кадре его дом — мы видим перья на переднем плане, и так происходит несколько раз. Девушка – это дух умершей, который бродит в округе. А по якутскому поверью если душа бродит, то ее называют «юёр». Вроде «дух», «бродячий дух». Если она найдет свое тело, то станет уже другим, злым духом.
Л.С.: Вот оно как. А старик, устроивший резню в видении героя? Я, признаться, не вполне понял его мотивацию.
Е.Н.: А как вы поняли сюжетную арку? Кто такой старик?
Л.С.: Очевиднее всего было бы объяснить его действия помешательством, ревностью или какой-то мистической практикой. Возможно, тут я не угадал.
Е.Н.: Знаете, было несколько идей на этот счет и, возможно, на монтаже что-то потерялось, или усложнилось в процессе. Один из вариантов заключался в том, что старик — это шаман из первой главы. После того, как пришел юёр, шаман нашел настоящее тело девушки и охранял его от духа. Ведь то видение с убийствами — благодаря кому герой его видит?
Л.С.: Теперь мне становится ясно. То есть, это был замысел духа? Стравить героев?
Е.Н.: Это основная трактовка, все верно.
Л.С.: Возможно, у вас было несколько вариантов для завершения истории. Испытывали ли трудности с выбором?
Е.Н.: Был вариант остановиться после второй главы. И все же… Одна из идей фильма заключается в том, что все действие – это сон больного человека.
В якутской культуре считается, что у человека три души. Одна воздушная, другая материнская, и еще одна – земляная. Земля – это твое тело, здоровье и состояние. Материнская – это твое прошлое, твои предки, культура. А воздушная – это твой ум, разум, сознание. В Якутии говорят, что психически нездорового человека покинула воздушная душа. Когда человек болен физически, то, значит, его покинула земляная душа. И «Кукушка» — это сон больного человека, душа которого продолжает бороться.
Л.С.: А если человека покинет материнская душа?
Е.Н.: Я думаю, что если человек потерял материнскую душу, то есть свою культуру, свой язык и так далее, то случается именно то, что мы видим в фильме.
Л.С.: Расскажите про вашу первую влюбленность. Ведь вы упоминали перед показом, что фильм, в том числе, и о невозможной любви. Повлияла ли ваша личная история на такой выбор?
Е.Н.: Знаете, скорее нет. Передо мной витал такой образ… вот этой девушки, которую лишают дома. И медленно падает снег, она плачет. Из этого образа родилось несколько набросков, а позже появилась эта история.
Л.С.: Какое у вас любимое животное? И почему?
Е.Н.: Даже не знаю. Псы! Вообще мы старались, чтобы в кадре животные не появлялись после первой главы. Даже при озвучании не использовались никакие животные звуки. То есть… это же история про состояние человека — хотелось сохранить это и в звучании.
А еще, к слову, есть и другая задумка в фильме: это ведь еще и про духовную трансформацию человека, который посвящается в шаманы. В якутской культуре есть посвящение в шаманы, когда ребенок «впадает в спячку».
Л.С.: В это состояние вводили искусственно?
Е.Н.: Нет, просто бывало, что ребенок болел несколько дней, а потом впадал в кому. Тогда вызывали шамана, который помогал ему преодолеть переходное состояние между обычным человеком и шаманом. Человек, который становится шаманом, проходит растерзание в нижнем мире. Фильм как раз про такого человека: он встречает своих злых духов, борется с ними. А кукушка – это покровитель шамана, как и ворон.
Л.С.: Планируете ли что-то снимать в ближайшее время?
Е.Н.: Вот недавно закончились съемки короткометражного фильма. Работаю как раз с диалогами. Сейчас мы трудимся над жанровой историей — тоже на тему любви.
Я хочу снять несколько фильмов про такую невозможную любовь. Раскрыть ее в разных жанрах, поместить в непохожие места и ситуации. В общем — про любовь (смеется).
Л.С.: В таком случае, будем ждать вашу следующую работу!
Уже после интервью Евгений рассказал мне про свое детство в сельской местности. Про мужика-сказочника, что приносил деревенским детям звезды в мешке (пойманные ночью накануне) и травил на радость им другие байки. Про то, как
с дедом они ходили в лес и как тот порой оставлял юного Евгения на всю ночь
в глуши — выживать.
[1] На Q&A после показа в рамках «Послания» Евгений рассказывал, что один из обрядов — самый первый в сюжете — это прощание с человеком, ушедшим в иной мир раньше положенного срока, по собственному желанию. Танцуя с трупом, водя хороводы, деревенские как бы помогают ему «дожить» потерянные дни в радости.