Ирландская хип-хоп группа Kneecap дебютировала в 2017 году, а семь лет спустя, в преддверии выхода альбома, прогремела с одноименным фильмом на фестивале «Сандэнс», получив приз зрительских симпатий. О том, как режиссер Рич Пеппиатт переплавляет сценические образы в кинематографические и причем здесь ирландский национализм, пишет Дана Матвеева.
Tiocfaidh ár lá. Наш день придет.
Не в Северной Ирландии, но на севере Ирландии, под Скалой для мессы крестили мальчика Нишу. Место выбрал его отец Арло (Майкл Фассбендер), боевик-республиканец, из уважения к католикам и их сопротивлению британской власти. По иронии таинство прервала Королевская полиция, решившая, что заприметила лагерь Ирландской республиканской армии (ИРА). Перед Нишей в свете прожектора вертолета замер силуэт отца с воздетым средним пальцем. Силуэт, вобравший прошлое и определивший будущее.
Можно было бы сказать, что так начинается фильм «Kneecap» (2024), но открывающей сцене предшествует ремарка: непродолжительная хроника взрывов периода The Troubles и закадровая фраза о том, что «любая история о Белфасте начинается так, но не наша». С одной стороны — шутка, с другой — вольность в обращении с национальной травмой и сформированными на ее основе клише. The Troubles («Смута» в общепринятом переводе) — исторический период, когда раскол ИРА на «официальную» и радикальную «временную» часть запустил серию террористических актов. Тридцать лет (с конца 1960-х по 1998 год) военизированной борьбы за объединение Ирландии не только вторглись в жизни тех, кто непосредственно их прожил, но и сформировали следующее поколение, ставшее «детьми приостановленного огня» и провозгласившее одно негласное правило: «Не быть таким же дерьмовым, как предыдущее», — как говорит Лиам, друг Нишы. В этом отсутствии ожиданий североирландская молодежь стала находить свободу и новые способы взаимодействия с исторической памятью. Так простая, на первый взгляд, ирония над типичными фильмами о Белфасте оказывается результатом гражданского выбора, с чего начинать свой рассказ.
Выбор как таковой стал обязанностью, а триколор и использование ирландского языка — частью политического действия, что произошло в связи с многолетней сегрегацией общества. Возведенные больше полувека назад «стены мира» разделяют католиков и протестантов, фасады домов покрываются республиканскими и лоялистскими граффити, а дети распределяются по школам с учетом вероисповедания. Пространство, заключенное между внутренним расколом и внешним давлением, неизбежно заставляло занять четкую позицию: в период конфликта отсутствие поддержки ИРА или оказание любой помощи британским солдатам каралось расстрелом. Ниша, восхищавшийся отцом, мог бы вступить в ополчение, но вырос в период сложенного оружия, когда стало возможным узнавать и рассказывать о прежде засекреченном прошлом. Североирландцы заговорили. На фоне публикаций интервью бывших членов ИРА, их попыток доказать причастность Джерри Адамса (лидера ирландской левой партии) к отдаче приказов членам армии, расследований о похищениях людей во время Смуты, возобновилось движение за официальное признание статуса ирландского языка. Активисты выходили на улицы с лозунгами и вели переговоры с правительством, пока Ниша, Лиам и повстречавшийся им школьный учитель музыки ДжейДжей собирались в коллектив для записи хип-хопа на родном языке.
Kneecap — именно так они себя и прозвали — вполне настоящая группа. Выходцы из рабочего класса Могли Бап (Ниша), Мо Хара (Лиам) и Диджей Прови (ДжейДжей) воспели трип и свободу, стали националистами и гедонистами-токсикоманами. По крайней мере — для юнионистов и несогласных с перемирием республиканцев. Само же трио всегда стремилось к наслаждению и справедливости, ради которой стоит и влезть в спор, и вывесить из окна палестинский флаг, и выиграть судебное дело о дискриминации, попутно придумывая новые слова на ирландском языке — в основном для названий наркотиков. Идея снять фильм о молодых белфастских рэперах пришла режиссеру (в прошлом журналисту) Ричу Пеппиатту — англичанину, интегрировавшему себя в североирландское общество. Он встретил группу, конечно же, в пабе, во время концерта, а спустя несколько месяцев разговоров и какого-то количества пива Guinness Kneecap согласились сыграть экранных себя, поучаствовать в написании сценария и предоставить новый альбом «Fine Art» в качестве саундтрека.
Однако, история создания группы фильму не так уж и нужна. Случайное знакомство привело к старту музыкальной карьеры — на этом все. Мало чем отличается от реальных событий. Для Пеппиатта и самого коллектива важнее обратиться к белфастскому общественному строю и пройтись по приевшимся историческим отметинам. Заброшенные многоквартирные «Дэйвис Флэтс» когда-то служили фортами ИРА, а теперь в них слоняется молодежь, запуская дротики в портрет Маргарет Тэтчер. Крещение в лесу монтажной склейкой сменяется на вечеринку, где уже повзрослевший Ниша жмурится не от вертолетного прожектора, а от неонового освещения и эффекта кетамина, хотя полицейский рейд нагрянул в обоих случаях. Что-то все же остается неизменным. Это ощущение прошлого в нынешнем Белфасте, скроенном из мест памяти, подталкивает героев к постоянному вспоминанию. Так, эпизод отказа Лиама от участия в допросе без переводчика переключается на детские уроки ирландского языка в доме Арло и его историю укрытия от властей, а получение рецепта у психиатра упрощается, если слегка в насмешливой форме пожаловаться на отголоски травмы предков.
«Kneecap» походит на туровый видео-дневник или скетч-шоу с его выскакивающими на экране текстами песен и дудлами, стремительными пролетами камеры и клиповым монтажом. Но главным инструментом все же становится язык. Его политизация, связанная с отсутствием официального статуса, перестала быть конфликтом только государственного уровня, став частью распрей внутри семей. Появлялось все больше вопросов о том, кто должен представлять ирландский язык, с кем он связан и как лишить его той или иной повестки. Kneecap же считают, что единственный способ укрепить позиции языка — продолжать на нем говорить, а не подстраивать его под определенные нормы, продиктованные «чувствительным политическим временем». Сформировавшаяся предыдущими поколениями привычка строгого выбора гражданской позиции привела к фантомной войне, в которой погрязли бывшие участники ИРА (например, Арло) или (почти) добровольному заточению в собственном доме, как случилось с его женой Долорес (Симона Кирби). Их дети, в свою очередь, желают сохранить культуру и обыденность, попробовать сломить политические условия для создания принципиально нового взгляда на прошлое. Религиозная секторальность и влияние католичества больше не мешают называть церковь «криминальным училищем», трагичность тюремной голодовки — шутить про Бобби Сандалии (игра слов Bobby Sands/Bobby Sandals), а неоднозначность и даже скандальность фигуры Джерри Адамса — пригласить его на съемки и морфингом впечатать лицо в голову Нишы, визуализируя побочный эффект от дорожки кетамина. Да и пылкий республиканский слоган «Наш день придет» звучит не в толпе протестующих, а в спальне во время секса. Еще и с протестанткой.
Kneecap могут казаться циниками, но их юмор скорее выявляет анекдотичность в абсурдной серьезности общества. Родительская тревога, вызванная событиями прошлого века, больше не имеет существенных оснований для брожения в детях. Вместо поиска врагов и планирования каждого действия как возможной подрывной операции против системы, Kneecap выбирают быть голосами рабочих и мигрантов, уязвимых групп, которым помощь нужна прямо сейчас. Они судят не ИРА во время Смуты, а тех, кто до сих пор отказывается выбирать мирные способы протеста. Теперь пулю заменяет сказанное на ирландском языке слово, летящее в английское невежество и республиканское диссидентство.
