На прошедшем в октябре фестивале «Послание к человеку» состоялась вторая премьера фильма Михаила Местецкого «Год рождения», который уже успел пройти в широком прокате и вот-вот окажется в библиотеках Кинопоиска и Premier. В зале петербургского Лендока под аккомпанемент собирающихся на церемонию гостей Кирилл Старков поговорил с режиссером о его новой работе, современном российском кино и особенностях национальных панк-концертов.
К. С.: Как прошла премьера?
М. М.: Премьера была хороша. Но тут специфическая публика, питерская рафинированная молодежь, дистиллят. Я понимаю, что дальше во время проката фильм ждет совсем иная аудитория. Ты же, когда пишешь сценарий, снимаешь, монтируешь, ты как бы выдвигаешь некую гипотезу. И надеешься, что на практике кино будет воспринято определенным образом. Дальше происходит эксперимент
в полевых условиях – кинопрокат. И когда в нужных местах слышишь в зале смех или гробовую тишину, радуешься – ты научился прогнозировать.
К. С.: А были моменты несовпадения ожиданий и зрительской реакции?
М. М.: Разумеется. Помню, когда на экране катилась отрубленная голова героя, и по залу прокатилась волна нервного смеха, я подумал: «Вот как выглядит эта эмоция, понятно». Потому что это фрагмент, реакцию на который я, честно, не мог себе представить. Я рассчитывал на шок, но как он выразится, я не знал. Нервный смех – это вообще классная реакция, она для меня понятна, слышима. Я, быть может, поэтому и занялся комедией. Моя тревожность постоянно заставляет переживать: как же фильм будет воспринят, а в комедии это понять намного легче – ты слышишь смех. Например, на показе хорошей драмы в зале стоит кромешная тишина, и ты порой ничего не можешь уяснить до тех пор, пока тебе потом письмо не напишут.
К. С.: Если честно, мне кажется, что и «Тряпичный союз» (2016), и «Год рождения» (2023) в принципе построены на нервном смехе. Касательно второй картины есть такой вопрос. Разработка идеи началась в 2020 году, премьера состоялась в 2023.
В самом фильме четкой даты нет. Как тогда родилось название?
М. М.: Это была идея Леши Смирнова [соавтор сценария]. Мы писали без названия, а в самом конце мучительно начали придумывать, как же фильм может называться. В какой-то момент Леша предложил именно «Год рождения», что мне очень понравилось – оно было объемным: это же не конкретный год – это год ожидания, год беременности. В то же время, конечно, это год рождения и перерождения самого героя, его воплощения как взрослого человека.
К. С.: И в «Тряпичном союзе», и в «Годе рождения» важную роль играет музыка
и звук. Расскажи, какое значение они для тебя имеют в строении фильма?
Как проходит работа над музыкальным и звуковым оформлением?
М. М.: Могу сказать, что в «Годе рождения» все это сделано гораздо более осмысленно. В «Тряпичном союзе» был хаос: и «Offspring», и «Шкловский»,
и Рихард Вагнер. Это мне и не понравилось в результате: практически случайная эклектика, которая создает ощущение, будто саундтрек «взят с первой полки».
В «Годе рождения» мы подошли к музыке с бо́льшим толком, поскольку здесь она играет ключевую роль. Все-таки речь идет о музыкальной группе, и поэтому музыка здесь не просто иллюстративная – она содержательная. Она трансформируется по ходу фильма: сначала играет панк-рок, потом он сталкивается с электроникой в лице (и в колонках) тинейджеров, потом происходит синтез с помощью «присоединения» к этому главного героя.
К. С.: Группа подростков-электронщиков в гараже – это такой возрастной контрапункт всей истории. Чем вы с Алексеем руководствовались при создании этих персонажей?
М. М.: На самом деле для меня ценностью является то, что наши схемы не видны
в фильме. Но могу сказать, что тинейджеры олицетворяли собой зону детства, свободы, безответственности и, более того, зону творчества. Все это, в свою очередь, противопоставлено «взрослости» в образе Марины (Анастасия Талызина), жены главного героя, и «группы родителей» – старшего поколения. Детство – это то место, откуда он стремится наконец-то вырваться и куда его бешено тянет обратно.
К. С.: Трогает то, насколько хорошо вы попали в образ младшего поколения: модульный синтезатор вместо электрической гитары, mashup’ы, ремиксы – новый виток «стеба» над культурным наследием.
М. М.: Да, в общем и целом мне нужны были люди с другой планеты, для которых проблемы родительства, например, никак не могут перевешивать выступление на фестивале.
К. С.: А что ты можешь сказать о тяге кинематографистов к сибирской теме? Фильмы про Бориса Рыжего, Янку Дягилеву, твой Металлогорск с «Яичным светом».
М. М.: Это объясняется очень просто. Мне кажется, что люди, которые этот пласт культуры впитали с молоком матери, просто доросли до возраста, когда стали профессионалами и начали снимать кино, рефлексируя на эту тему. Серебренников снял фильм про юного Цоя («Лето», 2018), Мосафир уже снял сериал про «Короля
и Шута» («Король и Шут», 2023), Поплаухин – про Янку («На тебе сошелся клином белый свет», 2022) – это все музыка тинейджерства, а значит, с большой вероятностью самые сильные впечатления в жизни. Они-то нас и «тащат». Если говорить о концерте, который мы показываем в фильме, то да, я был на таких концертах: «Гражданской обороны», например, где в воздух подбрасывали бутылки – и на кого упадет, того просто выносили из зала.
К. С.: Ты был одним из режиссеров, которые составили бум российского кинематографа середины 2010-х. С выхода «Тряпичного союза» прошло девять лет, и за это время то режиссерское явление будто бы угасло: авторы либо разъехались, либо отошли от прежних дел, сильно изменилась и обстановка. Как тебе сейчас видится то время, и замечаешь ли ты это угасание, о котором я говорю?
М. М.: Я не верю в поколения. Разве что они могут определяться как раз таки пластом массовой культуры, впитанным в детстве. А дальше взрослые люди идут
по настолько разным путям, что амплитуда этой «разности» гораздо больше, чем сходства любых поколений. Думаю, я с Сергеем Соловьевым намного ближе, чем
со многими своими ровесниками. А то, что сейчас из России уехало гигантское количество крупнейших деятелей культуры – национальная катастрофа.
К. С.: А как сейчас звучит в памяти время «Тряпичного союза», если брать кинематографическую сферу? Не было ли то время тем самым детским впечатлением?
М. М.: Да, со времен ковида изменилось примерно все. Для меня «Тряпичный союз» – это Кинотавр, это огромные надежды на какие-то перемены, это, конечно, гимн свободе. В этом фильме заложен огромный кредит доверия молодым людям, которые существуют в практически «экстремистском» режиме. Месседж о том, что их поиски важнее и весомее, чем некая эфемерная угроза государству и обществу. Что для общества их свобода полезнее, чем их, допустим, изоляция. Но сейчас весь этот посыл утонул.
К. С.: И теперь, получается, ты завещаешь верить в чудо?
М. М.: На самом деле я считаю, что «Год рождения» ничем не предает вышеописанные идеи. Идея свободы, без сомнений, торжествует в нашем фильме – идея индивидуализма, персонального прорыва куда-то за пределы возможного. Просто теперь я меньше верю в коллективное спасение, больше в индивидуальное.
К. С.: А какая для тебя прелесть кроется в гротеске и абсурде как режиссерском
и сценарном инструменте?
М. М.: Это воздух, которым я дышал с детства, я даже не могу сказать, какие здесь могут быть преимущества. Это просто то, что я люблю, то, что я всегда обожал
в искусстве. В девять лет я прочел книжку Хармса и выучил ее чуть ли не наизусть. Потом к нему присоединились Платонов, Кафка… Я никогда не осмыслял абсурд и гротеск как что-то вычурное, что-то противопоставленное «настоящему» искусству. Мне, наоборот, всегда казалось, что такой метод и есть величайшая художественная высота. Но в какой-то момент я обнаружил, что в кино чистый абсурд или гротеск
не работают, экран их не так уж и любит. Мне самому в такой стилистике достаточно быстро становится скучно существовать. Поэтому я пытаюсь совмещать пронзительную подлинность, жизненную драму и как раз таки гротеск, абсурд
и юмор.
К. С.: Вчера на обсуждении после показа ты обмолвился, что неоднозначно относишься к артхаусу и в принципе немассовому кино.
М. М.: Нет, артхаус я как раз таки очень уважаю, это и есть «зона поиска». Но я не люблю высказывания, в которых говорящий не заботится о связи со слушателем.
Я не люблю подобных людей и в жизни: например, того, кто за столом будет мне без остановки говорить что-то, даже если я уснул или умер. Мне, наоборот, хочется, чтобы мои фильмы были похожи на интересного собеседника, который заинтересован в своем слушателе. Он заботится о том, чтобы у его истории было начало и был конец. Чтоб через час не началось «А вот еще был случай!» Я люблю людей, которые «держат мысль» во время разговора. И в кино мне это тоже нравится.
К. С.: Как тебе кажется, какое состояние сейчас переживает российское игровое кино? Как ощущается эта сфера?
М. М.: Во-первых, российское кино сейчас, как и последние десятилетия, пожалуй, существует в абсолютно разных плоскостях. Есть жанровый сегмент, есть сериалы – это другая история. Есть авторский сегмент, и он сейчас пребывает в жесточайшей турбулентности. Ее я не могу сравнить ни с чем, кроме конца 1980-х, начала 1990-х годов. Турбулентность эта состоит в том, что разрушены огромные институции, выстраиваемые десятилетиями: экспертные советы в Фонде кино, в Минкульте.
Их составы изменились настолько резко, что теперь это фактически другая система господдержки. А на государственной поддержке держалась вся сфера авторского кино, чего греха таить. Уехало огромное количество специалистов. Это очень серьезное изменение. Дальше мы можем задать вопрос «Умерла ли индустрия?» Были прогнозы, что она просто «ляжет», прокат должен был рухнуть на 75%. В итоге он снизился на 40% – индустрия не «легла». Кроме того, государственные компании, содержащие платформы, дают такой объем финансовых вливаний, что все профессионалы сейчас трудоустроены – те, кто хочет работать в этих условиях. Поэтому тотальный коллапс начала 90-х, кажется, пока не грозит.
К. С.: А на уровне авторской мысли, витальности что-то чувствуется?
М. М.: Надо понимать, что мы сейчас видим результат «посева» двух, а то и трехлетней давности. Это создавали другие люди и институции. Я думаю, что
в ближайшие пару лет мы увидим огромную яму в зоне авторского кино. А дальше – будем смотреть, как работают новые люди и новые институции. Все-таки не все профессионалы уехали, я надеюсь, что окончательно эту индустрию нельзя разрушить, она крепкая. Но чего уж говорить, все можно сломать, если сильно постараться.
К. С.: Быть может, толкать будут одно, а упадет другое.
М. М.: В данном случае упало уже достаточно, на мой взгляд. Можно пока что не толкать.
